3. РЕВОЛЮЦИОННЫЙ КАТЕХИЗИС


   Когда Круглый Стол уже разбит, каждый должен решить для себя, с кем он - с Галахадом или с Модредом; третьего не дано1.

К.С. Льюис


   Так к чему же призывает эта новая религия, эта новая вера, прилетевшая на крыльях революции? И чем она отличается от веры прежней?
      Во-первых, эта новая вера есть вера исключительно нашего мира. Она отказывается признавать какую бы то ни было высшую мораль, какой бы то ни было высший моральный авторитет. Мир иной она с радостью оставляет христианству и прочим традиционным религиям - если только тем не вздумается выйти на площади или пойти в школы. Если вам угодно, можете верить в библейские сюжеты, в сотворение мира, в Адама и Еву, в змея-искусителя, первородный грех, изгнание из Эдема, в Моисея на горе Синай и в десять заповедей, выбитых в камне и обязательных к соблюдению для всех и каждого; да, можете верить, но никогда больше этому не будут учить как непреложной истине. Ибо истина, как следует из открытия Дарвина и подтверждается современной наукой, состоит в , что род людской есть плод миллиардов лет эволюции:. “Наука свидетельствует, что человечество есть продукт природной эволюции”,-гласит второй “Гуманитарный манифест”, опубликованный в 1973 году2. Все исходило в точности так, как изображено на картине, висящей на стене любого биологического класса в любой школе, - обезьяны, ходящие на четырех лапах, встают сперва на две, а затем и вовсе эволюционируют в Homo Еrесtus.
    У нового евангелия имеются, безусловно, свои заповеди, а именно: Бога нет, во вселенной не найти абсолютных ценностей, вера в сверхъестественное есть предрассудок. Жизнь начинается здесь и здесь же заканчивается; ее цель - наслаждение, доступное в единственном известном нам мире. Каждое общество вырабатывает собственный этический код, у каждого человека есть право выработать аналогичный код для себя самого. Поскольку счастье - венец жизни и поскольку мы - существа рациональные, мы имеем право судить самостоятельно, когда жизненные тяготы перевешивают радости жизни и когда наступает срок прервать свой жизненный путь - то ли собственными руками, то ли при помощи семьи и врачей.
   Первая заповедь нового евангелия звучит так: “Все образы жизни равноправны”. Любовь и ее непременный спутник, секс, есть здоровые, благие явления, посему дозволены любые добровольные сексуальные отношения,- это личное дело каждого, не более того, и государство не вправе вмешиваться в эту область. Данный принцип - все образы жизни равноправны - подлежит фиксации в законе, а тех, кто отказывается подчиняться новым законам, должно наказывать. Если не уважаешь образ жизни соседа - значит, ты лицемер. Дискриминация по отношению к тем, кто исповедует образы жизни, отличные от твоего, - преступление. Зло, которое необходимо искоренить,- гомофобия, отнюдь не гомосексуализм.
   “Не суди (да не судим будешь)” - такова вторая заповедь. Впрочем, революция не просто судит, она сурово преследует всех, кто нарушает первую заповедь. Как примирить между собой эти два положения?
   Согласно катехизису революции, старинная христианская этика осуждала секс вне брака и объявляла противоестественными гомосексуальные связи по той причине, что основами этой этики служили суеверия, христианское двуличие, религиозные догмы и варварские традиции. Христианская этика жестока, она угнетает человека и потому служит преградой на пути к счастью; она несет ответственность за разрушение бессчетного количества жизней, особенно жизней тех, кого влечет к представителям собственного пола.
   Новая этика основывается на просвещенности и уважении к другим. Зафиксировав христианскую этику в виде закона, государство нарушило права человека. Однако наша этика, преображенная в закон, раздвигает границы свободы и защищает права угнетаемых меньшинств.
   Отсюда следует положение, оправдывающее сексуальную вседозволенность: поскольку кондомы и аборты необходимы для предотвращения нежелательных последствий свободного секса - от герпеса и СПИДа до беременности,- они должны быть доступны всем сексуально активным представителям рода человеческого (если понадобиться, вплоть до пятого класса средней школы).

* * *

    По новому катехизису использование школ для внушения детям иудео-христианских верований категорически запрещается. Напротив, школам следует прививать детям терпимость, толерантность ко всем возможным образам жизни, воспитывать в них уважение ко всем культурам, проповедовать “репродуктивную свободу” и желательность расовой, этнической и религиозной диверсификации. В новых школах уже не отмечаются такие праздники, как пасхальная неделя, знаменующая страсти Христовы, распятие и Воскресение Сына Божьего. День Земли, в который детям говорится о необходимости любить, оберегать и хранить мать-Землю, есть ныне день примирения с собой и день размышления, и ни одному школьнику не позволяется пренебрегать этим праздником. Движение в защиту окружающей среды, как писал ученый-традиционалист Роберт Нисбет, “стремительно превращается в третью волну, грозящую захлестнуть Запад; первой было христианство, второй - социализм”3.
   На самом деле культурная революция вовсе не стремится к созданию одинаковых условий для всех вер и всех религий; она ведет к новой этической гегемонии. После изгнания из школ Библии, книг святых отцов, религиозных символов и картин соответствующего содержания, после “устранения” церковных праздников эти школы, по замыслу революционеров, надлежит преобразовать в центры изучения новой веры. Вот что писал с обезоруживающей откровенностью о новой роли американских школ в 1983 году в журнале “Хьюманист” Джон Данфи:    Да, выясняется, что новая вера далеко не столь миролюбива, как ей хотелось бы казаться.

   В политике новая вера находит свое выражение в глобализации и в скептическом отношении к патриотизму, поскольку из истории известно, что чрезмерная любовь к своей стране нередко приводила к подозрительности по отношению к соседям и, как следствие, к войнам. История цивилизаций есть история войн, поэтому новая вера намеревается уничтожить нации и национальные государства. Поддержка деятельности ООН, иностранной помощи, договоров о запрещении противопехотных мин, неприменении ядерного оружия и преследовании военных преступников, а также прощения долгов беднейшим странам - вот признаки “прогрессивного” человека, “прогрессивного” политика. Как только возникает новое надгосударственное образование - будь то Всемирная торговая организация, Киот-ский протокол по предотвращению глобального потепления или Международный суд ООН для военных преступников,- революция побуждает к передаче власти от соответствующих национальных органов управления этим наднациональным и надгосударственным образованиям.
   Шелли однажды назвал поэтов “непризнанными закодателями мира”5. Ныне поэтов в восприятии молодежи заменили сочинители песен; в 1960-е годы популярность “Битлз” не знала границ, а Джон Леннон претендовал на титул поэта-лауреата нового поколения. В песне “Imagine” Леннон в нескольких строках набросал свое представление о земном рае - рае постхристианской эпохи:

Представь, что рая нет над нами,
Это легко, ты только попробуй.
Представь, под нами нет ада,
Над головами только небо.
Люди, вы только
Представьте это себе.

Представь, что нет государств,
Ничего не надо делать в спешке,
Нет войн и убийств,
И религий тоже нет,
Представь, что все люди
Живут в мире...
6


   Сам себя называвший “инстинктивным социалистом”, Леннон далее описывал мир без собственности, где каждый владеет всем. Тем не менее после его смерти в возрасте сорока лет, мир узнал, что Леннон обладал собственностью на 275 миллионов долларов, то есть являлся одним из богатейших людей на планете7. Однако, несмотря на явную утопичность миров Леннона, его товарища по группе Пола Маккартни и Боба Дилана, эти миры остались привлекательными в глазах молодых. Ведь эти сочинители песен предложили новую веру со своей собственной версией рая - здесь и сейчас, в противовес христианству, основы которого внушали подросткам сызмальства. Как писал Дэвид Нобель, автор книги “Наследие Джона Леннона”, этот человек прекрасно сознавал, чего он добивается и чего хочет добиться. В одном из интервью 1960-х годов Леннон шокировал Америку такими словами: “Христианство обречено. Оно увянет и исчезнет. С этим даже не нужно спорить - настолько все очевидно. Я знаю, что прав, а все остальные скоро убедятся в моей правоте. Мы сейчас куда популярнее Иисуса”8.

________________“РАК ЧЕЛОВЕЧЕСТВА”

   Но религии требуются как ангелы, так и бесы. Многое в учении новой религии проистекает из ненависти к тому, что она полагает постыдным, гнусным, криминальным прошлым. Для революции западная история есть длинный перечень преступлений - рабство, геноцид, колониализм, империализм и прочее,- совершенных государствами с негласного или гласного одобрения христианской веры. “Белая раса - рак на теле человечества”,- написала в 1967 году Сьюзен Зонтаг9, “повивальная бабка” революции.    “Белая раса, и только она одна... виновата в уничтожении множества посмевших поднять голову цивилизаций... Америка основана на геноциде... Это до умопомрачения расистская страна... Истина в том, что Моцарт, Паскаль, Булева алгебра, Шекспир, парламентский строй, архитектура барокко, эмансипация женщин, Кант, Маркс и балеты Баланчина никогда не смогут возместить ущерб, причиненный западной цивилизацией остальному миру”10.     Как Рубашов в “Слепящей тьме”, наши элиты прищли к осознанию слов Зонтаг и добровольно предпринимают усилия по “соответствованию” этим обвинениям. Если многие американцы стыдятся истории своей страны, кто посмеет их этим попрекнуть? Как пишет Майрон Магнет в книге “Сны и кошмары”: “...Университет за университетом отказывается от изучения традиционно признаваемых великими книг западной цивилизации и отрицает прежде незыблемые идеи... Возник альтернативный канон, более подходящий к новой реальности: Пол Гудман, Норманн О. Браун, Герберт Маркузе, Франц Фанон, Мишель Фуко, Джеймс Болдуин, Малкольм Икс, а позднее и лирика Боба Дилана, сместили с пьедесталов Платона и Монтеня. Главная претензия к Западу состоит в том, что идеология западного общества подавляет “инстинктивные удовольствия” избранных и безжалостно эксплуатирует бедных и не-белых как на Западе, так и в странах третьего мира”11.    Как описывал собственную страну в конце жизни романист Джеймс Болдуин? В американской истории, писал он, “и в американской действительности не найти института, который не был бы расистским по своей сути”12. Робин Уэст, автор “Прогрессивного конституционализма”, добавляет: “Политическая история Соединенных штатов есть в значительной степени история почти бессознательной жестокости по отношению к рабам, геноцида по отношению к коренным американцам, расизма по отношению к не-белым и их культурам, шовинизма по отношению к женщинам...”13 Деконструктивист Джонатан Галлер заявляет, что Библию следует воспринимать “не как поэтический рассказ, не как нар-ратив, а как весьма влиятельный расистский и шовинистический текст”14. Подобные нападки в настоящие время отнюдь не редкость, их все чаще и чаще можно услышать в американских университетах.
   В 1990 году университет Тулейн начал новую программу “Инициативы по улучшению расовой и гендерной ситуации”. Президент университета Эймон Келли так объяснил необходимость принятия данной программы: “Расизм и шовинизм пронизывают американское общество сверху донизу и снизу доверху... Мы все - потомки расистской и шовинистической Америки”15. В недавнем отчете Управления образования штата Нью-Йорк относительно реформы учебного расписания говорится буквально следующее: “Афроамериканцы, азиатские американцы, пуэрториканцы и другие выходцы из Латинской Америки, а также коренные американцы все без исключения были жертвами культурного угнетения и культурного насилия со стороны европейских американцев на протяжении столетий”16.
   Вот чему учат современную молодежь в колледже и даже в школе: европейцы и американцы виновны в геноциде коренных обитателей Американского континента. Наши предки перевезли на территорию на невольничьих кораблях США миллионы африканцев, заставляли их делать самую грязную работу, которой сами избегали, и калечили и убивали непокорных. Европейцы также устраивали геноцид по отношению к людям с другим цветом кожи, особенно в Африке, и отбирали у местного населения все его богатства. Христианство же практически одобряло и благословляло рабство, империализм, расизм и мужской шовинизм на протяжении четырех столетий.
    “Когда узнал все это, можно ли говорить о прощении?” - спрашивает старик в “Геронтионе”17 Элиота. “Мы уже привыкли, что отцов-основателей обвиняют в расизме, убийствах индейцев, отстаивании классовых интересов”,- пишет Аллан Блум в “Помрачении американского сознания”; эти обвинения “подрывают веру наших героев и убежденность в превосходстве Америки”18. Разумеются, подрывают, такова их цель.
   На суде истории Америке и Западу в целом предъявлено обвинение в духе Нюрнбергского трибунала - “в Преступлениях против человечества”. И слишком часто западные интеллектуалы, которым следовало бы защищать величайшую цивилизацию в истории, присоединяются к подобным обвинениям или выдвигают собственные. А многие из них, более того, способны лишь повторять с запинкой вслед за немцами в Нюрнберге: “М-мы н-не знали...”
   Выдвигая эти обвинения, революция преследует вполне конкретные цели: усилить чувство вины, морально разоружить и парализовать Запад, добиться череды бесконечных извинений и прямого возмещения “убытков”, вследствие чего все богатство Запада должно постепенно перейти к обвинителям. Посему обвинения обретают эпический размах, а обвинители выступают в роли всадников Апокалипсиса. Что ж, если Запад и дальше будет давать своим врагам такую свободу, значит, мы заслуживаем того, чтобы нас ограбили.
   Почему западные лидеры в большинстве своем неспособны опровергнуть эти обвинения? Потому что в глубине души Клинтон, Жоспен и Шредер уверены в их правоте и в виновности Запада. Иначе зачем мистеру Клинтону было отправляться в Африку и извиняться за рабство перед наследниками племенных вождей, которые сами поставляли белым рабов? Между прочим, рабство существовало еще до возникновения штата Арканзас. И Запад вовсе не изобретал рабства; наоборот, Запад с ним покончил.

   В катехизисе революции Западу приписываются все величайшие преступления в человеческой истории. Почему? Да потому, объясняет катехизис, что западные народы верили в превосходство своей цивилизации над всеми прочими и в свое право навязывать цивилизацию и культуру другим, “низшим” народами обществам. Устранение неравенства цивилизаций и культур поэтому есть важнейшая задача революции.
   Первый принцип - всеобщее равенство. Всякий грешащий против равенства объявляется ехtra ессlеsiam, отлученным от церкви. Согласно катехизису, ни одна религия в мире не имеет приоритета перед другими, точно так же, как ни одна культура и ни одна цивилизация. Необходимо стремиться к “разнообразию”, к тому, чтобы в обществе сосуществовали все племена, все языки, все культуры, чтобы “цвели все цветы”, чтобы в конце концов на нашей планете сложилось мультиэтническое и мультикультурное сообщество. Логика подсказывает, что всякий политик, рассуждающий о превосходстве Запада и объявляющий христианство единственной истинной религией, автоматически становится еретиком и признается угрозой для общества.
   Насколько существенны эти обвинения для нашего нового культурного истеблишмента?

   В 1994 году культурная война пришла в “озерный край” штата Флорида: школьный совет тремя голосами против двух постановил - детям нужно рассказывать, что “американская культура превосходит прочие, как современные, так и исторические”19. Председатель совета Пат Харт, именующая себя “христианской патриоткой”, пояснила, что это решение было принято в ответ на мультикультурную образовательную политику руководства штата. Прекрасно, что учащиеся многое узнают о других культурах, прибавила миссис Харт, однако им прежде всего следует усвоить, что Америка “бесспорно превосходит остальных”20.
    Изумленный профсоюз учителей охарактеризовал это решение как шовинистское. “Люди не понимают смысла данного постановления”,- заявил Кейт Маллинс из движения “Народ за общечеловеческие ценности” в интервью газете “Нью-Йорк Таймс”21.
    Ничего подобного! Вспыхнувшая дискуссия как раз и доказывает, что люди отлично понимали смысл решения школьного совета. Вот что сказала член совета Джуди Пирсон: “Мы должны всегда и всюду подчеркивать первенство Америки”22. Иначе, прибавила мисс Пирсон, молодые люди, “ощутив неполноценность своей страны, могут отказаться воевать за нее или защищать наше государство”23.
   
Один из критиков обвинил школьный совет в подрыве системы образования24. Агентство Ассошиэйтед Пресс заметило: “Некоторые учителя и родители считают, что детей будут учить лжи”25. Представитель Национальной ассоциации школьных советов Джей Батлер предостерег: “О “ценностях” в образовании мы слышим все чаще и чаще, и связано это с укреплением правого религиозного крыла”26.
    Президент местного отделения профсоюза учителей Гейл Бэрри обвинила школьный совет в нарушении Первой поправки к конституции США: “Большинство членов совета предлагает начинать учебу с постулата Америка превыше всего, а уж потом переходить к чтению и письму... Это не образование. Это идеологическая обработка”27. Впрочем, если начинать образовательный процесс с внушения школьникам мысли о равенстве американцев с другими народами, не будет ли это также “идеологической обработкой”?
   Суть проблемы обнажает знаменитый вопрос Пилата: “Что есть истина?” С точки зрения революции “озерный край” противоречит истине, так как все народы и все культуры равны и “высшей культуры” не существует. Претендуя на приоритет американской культуры, миссис Харт и ее совет впадают в ересь. Революция не может допустить, чтобы столь наглое искажение истины преподавалось детям в школе. И она начинает действовать. Можно вспомнить, что на прошлых выборах поражение потерпели все без исключения сторонники теории “Америка превыше всего”.
   “Люди отвергли экстремистов”,- заявил мистер Маллинс28.
   Этот эпизод как нельзя лучше выявляет подлинные черты нашей нынешней доминантной культуры. Во всем, что касается ее основ, она абсолютно нетерпима и не приемлет противодействия. Всякий, посмевший сообщить детям о превосходстве Америки, немедленно объявляется экстремистом, которому не место в школе и в любом другом учебном заведении.

   Кроме того, культурная революция, основанная на принципе истинного равенства, учит, что настоящие герои истории - отнюдь не завоеватели, не солдаты и не политики, создававшие империю Запада, но те, кто боролся за более высокие цели - а именно, за равенство людей. Потому уничтожение сегрегации на Юге США и апартеида в ЮАР - достижения более значимые, нежели победа над коммунизмом; а Мандола и Ганди - подлинные духовные герои двадцатого столетия. Потому Мартин Лютер Кинг возвышается над всеми прочими в американском пантеоне героев и всякое государство, отказывающееся отмечать его день рождения, подлежит бойкоту. Что же касается Джорджа Вашингтона - если вГО имя не будут вспоминать в школах, значит, так тому и быть. Разве он не был рабовладельцем? Разве не участвовал в наизлостнейшем в истории Америки нарушении принципа равенства всех людей?
    В обществе, где равенство - святыня, величайшей и единственной законной формой правления считается демократия “одного голоса” (“один человек - один голос”). Только ее можно навязывать другим силой, как это было в Германии и Японии - и как надлежит поступить с Ираком. Военное вмешательство во имя национальных интересов эгоистично и неблагородно, а вот вмешательство духовное, заставляющее проливать кровь во имя демократии, как было в Сомали, на Гаити и на Балканах,полностью оправданно.
    С этой меркой революция подошла к истории американских войн. Война 1812 года, мексикано-американская, индейская и испано-американская войны, вполне вероятно, сохранили для нас континент, причем за крохотную цену в человеческих жизнях; тем не менее эти войны навеки прокляты - ведь они завершались территориальными аннексиями, а в обществе наблюдался всплеск шовинизма. А войны в Корее и Вьетнаме, которые велись за спасение этих народов от жуткого азиатского коммунизма, были войнами “неразумными” и несправедливыми. Мы выступали заодно с коррумпированными режимами и пытались сохранить эти страны на своей стороне в “холодной войне”, так и не обретшей той этической чистоты, которая отличала войну с фашизмом.
   Поддержка президентом Никсоном свержения президента Сальвадора Альенде в Чили хунтой генерала Пиночета была прямым вызовом революции - равно как и помощь президента Рейгана никарагуанским контрас, сражавшимся против просоветски настроенных сандинистов. Что же до вторжения Рейгана на Гренаду - для избавления этого крошечного островка от головорезов-сталинистов, прикончивших своего лидера-марксиста, Мориса Бишопа,- это был прямой акт агрессии со стороны Америки. Однако вторжение Клинтона на Гаити - для восстановления у власти отлученного от церкви священника-марксиста, отца Аристида, - было справедливым вмешательством во имя демократии.
   И так далее, и тому подобное. До тех пор пока война “справедлива”, цель, согласно катехизису революции, оправдывает средства. То есть мистер Линкольн был вправе установить свою диктатуру, растоптать конституцию, сажать несогласных в тюрьму без суда и следствия и “спустить с цепи” генералов Шермана и Шеридана, которые выжгли дотла весь Юг. Отмена рабства оправдывает использованные средства - пускай Гражданская война легла на страну тяжким бременем. В годы Второй Мировой войны мы заключили союз с убийцей народов Сталиным и бомбили Хиросиму и Нагасаки, почти мгновенно уничтожив сотни тысяч людей,- но это было оправданно: наши сердца оставались чисты, а враг был жесток...
   Ричард Никсон был вынужден уйти в отставку за “ковровую бомбежку” Ханоя при попытке освободить американских заложников - бомбежку, при которой, по утверждениям северных вьетнамцев, за тринадцать дней погибло 1900 человек. А Гарри Трумэн вошел в историю как герой, несмотря на то что именно он приказал сбросить атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, вследствие чего погибло 140000 мирных жителей; кроме того, он отослал 2000000 русских военнопленных обратно в СССР, зная, что обрекает их на пытки и смерть в сталинских лагерях.

   Для культурной революции врагом всегда являются правые, “ястребы”, и она ничего не забывает и ничего не прощает. Сравните безжалостное преследование уже стоящего одной ногой в могиле генерала Пиночета, диктатора, сорвавшего прокубинскую революцию в Чили, - и телеграммы с сожалениями по поводу смерти соратников-убийц Мао, Чжоу Эньлая и Дэн Сяопина.
    Байрон де ла Беквит, обвиненный в убийстве лидера NААСР Медгара Эверса в Миссисипи в 1963 году, был осужден трижды (в последний раз - через тридцать лет после события) и умер в тюрьме, как того и требовала революция, которая одновременно защищала Леонарда Пелтиера, застрелившего двух раненых агентов ФБР после столкновения в резервации Пайн-Лодж в 1975 году. Последней по времени “культурной иконой” стал Мумия Абу-Джамаль, которого приговорили к смерти за убийство полицейского в Филадельфии в 1971 году,- он выстрелил в истекавшего кровью офицера полиции и добил его. Сотня историков потребовала нового суда над Абу-Джамалем на том основании, что убийство полицейского “следует рассматривать на историческом фоне”29. Пелтиер был индейцем, Абу-Джамаль - негр, поэтому их автоматически причисляют к “жертвам”. А вот агенты ФБР и тот полицейский были белыми...

   Равенство, проповедуемое революцией, есть извращение идеи Джефферсона о том, что Господь создал всех людей равными. Джефферсон подразумевал под этой фразой, что Бог наделил всех людей правами жизни, свободы и собственности и что все люди должны быть равны перед законом. Он писал в 1813 году Джону Адамсу: “Я согласен с Вами, что среди людей встречаются аристократы от природы. Такие люди прежде всего добродетельны и талантливы”30.
   Если опираться на принципы добродетельности и талантливости, правильнее будет сказать, что на свете нет двух равных людей. Америка движется не к равенству условий или равенству результатов, но к равенству свобод, так что “прирожденная аристократия” - от спортсменов до представителей изящных искусств - может подать всем нам пример, куда и как идти, поставить перед нами цель. Иерархии необходимы - и потому они существуют в природе. Сравните добившиеся успеха американские фирмы, организации, спортивные клубы и пр.- от “Майкрософт” до “Нью-Йорк Янкиз”, от Корпуса морской пехоты до клиники Мэйо. Как по-вашему, в скольких из них управление строится по принципу демократии “одного голоса”?
   История показывает, что нет и никогда не было абсолютно равных народов, культур и цивилизаций. Одни достигали величия регулярно, другие к нему вообще не приближались. Разнятся образы жизни, религии, идеи; равенства не найти нигде. Пожалуй, важнейший, самый красноречивый и убедительный довод - тот, что нет и не может быть равенства среди идей.
   Все идеи имеют право быть высказанными и услышанными, однако отсюда не следует, что ко всем непременно прислушаются. Первая поправка требует, чтобы мы уважали лгунов не меньше, чем правдолюбцев, глупцов не меньше, чем мудрых; однако общества и народы развиваются, отделяя зерна от плевел и выбрасывая последние. Иными словами, проповедуемая революцией идея равенства - идеологическая, утопическая, абсурдная и полностью разрушительная. Лишь распадающееся государство приравняет доблесть “черных беретов” или рейнджеров, выполняющих самые опасные задания и на войне, и в мирное время, к трудовой доблести армейских писарей, поваров или посудомоек. Кажется, лорд Эктон заметил, что, когда умирает демократия, почему-то всегда выясняется, что ее убило равенство.

* * *

   Равенство, о котором столько сказано выше, восходит не к американской - к французской революции, равно как и к социалистам девятнадцатого столетия, а к американским патриотам восемнадцатого века. Поскольку все люди в разной степени наделены талантами, способностями и добродетелями, единственный способ достичь полного равенства - это тирания. Однако в Америке тирании нет. Те, кто бесконечно подправляет данные университетских тестов пригодности, поскольку результаты не совпадают с их предположениями, зачастую набавляют лишние баллы студентам “по этническому признаку”, а затем выбрасывают результаты, поскольку все равно не добиваются желаемого, - такие 'люди безнадежно погрязли в идеологии, причем их ложные идеи не переживут первого же столкновения с реальностью.
   Равенство, которому учит революция, можно обнаружить в финальных результатах безумной гонки по кругу, описанной в “Алисе в Стране чудес”. После того как все участники полчаса бегали кругами, они наконец догадались спросить: “А кто же победил?”
   И дронт Додо ответил: “Все победили и все получат призы”31.

   Простая терпимость, заметил Г.К. Честертон, “есть добродетель людей, ни во что больше не верящих”. Однако наша новая вера терпима лишь в отношении того, что сама считает несущественным: секса, порнографии, скабрезных выражений, мужицких манер, крестьянского платья и вульгарного искусства. По отношению же к тем, кто смеет замахиваться на ее святыни, никакой толерантности нет и в помине.
   В нынешней ситуации можно снять фильм о том, как слюнтяй Иисус Христос вожделеет Марию Магдалину, - и получится “Последнее искушение Христа”. Но лишь намекните на связь между наследственностью и разумностью, как сделал Чарльз Мюррей в “Изгибе колокола”, и вы узнаете, что значит заступать дорогу революции. Местный аптекарь будет продавать кондомы тринадцатилетним юнцам, но сигарет он им уже не продаст, ведь нельзя подвергать опасности детское здоровье и приучать детские души к мирским соблазнам. Книги, гласящие, что Бог мертв, или повествующие о гомосексуальных наклонностях святого Павла, или утверждающие, что целибат вреден для здоровья, или что папа Пий Двенадцатый был “личным папой Гитлера”, встречаются критикой на “ура” и прославляются за “творческую смелость”, “оригинальность” и “низвержение авторитетов”. Но допустите лишь крохотную оговорку расистского толка, как сенатор Бэрд, или шуточку относительно гомосексуалистов, как преподобный Дик Арми,- и вам не избежать публичной порки.
   В девятнадцатом столетии кощунство считалось преступлением в большинстве штатов. Сегодня кощунство, брань, вульгарность вполне допустимы, даже в прайм-тайм по телевизору, однако шутить на “этнические темы” возбраняется под страхом самых суровых наказаний. Мы можем “спасать хоть сотню Иоаннов Крестителей,- замечает дарвинист Дэвид Деннет,- но только в том случае, если нам не придется дезинформировать детей насчет устройства мироздания”32. Деннет предостерегает креационистов: “Вы вольны творить любую веру, любую религию, но придерживаться ее можете лишь до тех пор, пока она не станет общественной помехой... Те, кто не желает приспосабливаться, не желает быть терпимым, кто признает за истинные лишь древнейшие следы и чистейшую кровь,- таких людей, как ни жаль, придется обезоруживать и сажать под замок”33.
   Таков воинственный дух современной ортодоксии.

___________ПРЕСТУПЛЕНИЯ НЕНАВИСТИ

   Как всякая религия, новый завет содержит собственный перечень преступлений. Самыми одиозными и злонамеренными из них являются “преступления ненависти”, то есть криминальные деяния, спровоцированные ненавистью к цвету кожи, этнической принадлежности, происхождению либо сексуальной ориентации жертвы.
   Очевидно, что убийства Джеймса Бэрда и Мэттью Шепарда были трусливыми поступками, заслуживающими самого сурового наказания. Но почему именно эти два случая - из пятнадцати тысяч убийств, совершаемых ежегодно,- вызвали такой общественный ре-. зонанс, были столь решительно и публично осуждены нашей элитой? Ведь убийцы в обоих случаях были, что называется, никем - наркоманы в случае с Бэрдом и обыкновенные головорезы в случае с Шепардом...
   Да, убийство Бэрда, которого привязали к грузовику и волокли по дороге, пока он не скончался, выглядит особенно омерзительно, однако к “преступлениям ненависти” его относят не поэтому, а по той причине, что Бэрд был черным - и именно поэтому убийцы выбрали его в качестве жертвы. Шепарда били, пока он не потерял сознание, а затем приковали к забору и оставили замерзать - только за то, что он приставал к тем самым головорезам, которые и решили ограбить его и убить. Его смерть относится к числу “преступлений ненависти”, поскольку он был гомосексуалистом, а его убийцы - белыми гетеросексуалами, оскорбившимися на недвусмысленные предложения со стороны мужчины. Погибни Шепард от рук какого-нибудь бывшего любовника, его убийство не причислили бы к “преступлениям
   ненависти”, да и никто вообще не придал бы этому событию особого значения.
   У всех у нас имеются свои отклонения. К примеру, что касается моих: выбери убийцы Мэттью Шепарда своей жертвой не двадцатиоднолетнего гомосексуалиста, а шестнадцатилетнюю девушку, это убийство я воспринял бы как крайнюю форму злодеяния. Тем не менее в обоих случаях убийцы понесли бы одинаковое наказание. А если бы убийцы Джеймса Бэрда тоже были черными или же Бэрд был белым, его смерть все равно осталась бы жестокой расправой, заслуживающей суровой кары.
   Почему же именно эти два убийства привлекли внимание и президента, и прессы? Потому что они лучше всего укладываются в концепцию. В катехизисе революции убийство гомосексуалиста из-за его нетрадиционной ориентации и черного по причине цвета его кожи определяются как тягчайшие преступления, даже более тяжкие, нежели изнасилование и убийство ребенка. Откуда нам это известно?
   Менее чем через год после убийства Шепарда двоих жителей Арканзаса обвинили в убийстве тринадцатилетнего Джесси Дирхайзинга. Вот фрагмент отчета, опубликованного агентством Ассошиэйтед Пресс:

    Карпентер и Браун были любовниками; пока последний насиловал мальчика, первый мастурбировал. Как ни удивительно, об этом жестоком преступлении в прессе практически не упоминалось. Почему? “Да потому, что это обыкновенное сексуальное преступление, а никак не "преступление ненависти", а еще потому, что варварские действия парочки гомосексуалистов могли "исказить" тот образ "голубых", который поддерживает наша культурная элита. Ведь получилось, что потенциальные жертвы общества, то есть гомосексуалисты, сами оказались насильниками!” Обозреватель Брент Бозелл пишет:    Когда начался суд на Брауном, “Вашингтон Таймс”, едва ли не единственная из общенациональных газет, опубликовала отчет о слушаниях. “Несоответствие (между интересом журналистов к убийствам Шепарда и Диркхайзинга) разительное и вызывает ощущение нереальности происходящего”,- писал Эндрю Салливан, сам гомосексуалист и обозреватель журнала “Нью Рипаблик”36. Шепарду было посвящено, по подсчетам Сал-ливана, не менее трех тысяч статей и заметок в первый месяц после убийства этого человека; Джесси Диркхайзинг удостоился лишь сорока шести публикаций. Компания “Фоке Ньюс” единственная из телекомпаний сообщила о суде на Брауном и вынесении приговора. Прочие масс-медиа промолчали, лишний раз подтвердив, что давно превратились в верных прихвостней революции.

   Вскоре после убийства Бэрда столь же жуткой смертью погиб шестилетний Джейк Робел. Его мать Кристи зашла на минутку в закусочную на улице городка Индепенденс, штат Миссури; Джейк остался сидеть, пристегнутый ремнем, на заднем сиденье “шевроле блейзер”. Ключи Кристи оставила в замке зажигания. Некто Ким Дэвис, тридцати четырех лет, недавно из тюрьмы, выждал, пока женщина зашла в закусочную, а затем забрался на место водителя. Кристи Робел заметила это и кинулась выручать своего сынишку: она распахнула заднюю дверцу, и тут Дэвис буквально вытолкнул мальчика, по-прежнему пристегнутого ремнем безопасности. Кристи истошно закричала, но Дэвис, бросив взгляд в зеркало заднего вида, надавил на педаль газа и укатил прочь. Он тащил за собой мальчика целых пять миль, прежде чем его остановили полицейские. Почему это преступление не вызвало широкого резонанса в обществе? Потому что Джейк Робел был белым, а Ким Дэвис - черным. Вот если бы все оказалось наоборот... Преступления ненависти есть применяемый культурной элитой способ “расового представления” белых мужчин.

***

   За десять дней до Рождества 2000 года в Уичите Произошло преступление, куда более жестокое, нежели даже убийства Мэттью Шепарда и Джеймса Бэрда.
   В дом, где пятеро молодых людей устроили вечеринку, ворвались двое братьев, двадцати трех и двадцати Лет. Всех пятерых они запихнули в свою машину, отвезли к банкомату, заставили снять со счетов все деньги, после чего вывели на футбольное поле. Двух девушек раздели и изнасиловали, затем заставили жертв под прицелом заниматься сексом друг с другом, потом поставили всех на колени и выстрелили каждому в голову. Трое юношей и одна девушка скончались, вторая девушка, которую также сочли умершей, истекая кровью, нагая, пробежала целую милю до города и обратилась в полицию, а братья тем временем отправились на своей машине грабить дома жертв.
   Хизер Маллер, двадцать пять лет, прекрасно пела. Эрон Сандер только-только вернулся из колледжа Ма-унт Сент-Мэри в Эммитсбурге, штат Мэриленд, и собирался учиться дальше на священника. Брэдли Хер-ман, двадцать семь лет, был другом Эрона. Джейсон Бефорт, двадцать шесть лет, преподавал естествознание в школе Огасты; он собирался предложить руку и сердце той девушке, которая выжила в этой бойне, и даже купил кольцо и книгу с советами, как делать предложение. “Джейсон не успел ни сделать предложение, ни вручить своей избраннице кольцо,- пишет Фрэнк Моррис из журнала “Уондерер”.- Католическая церковь в его родном городке Прэтт не вместила всех пришедших на панихиду, поэтому отпевали Джей-сона в более просторной методистской церкви”37. В последние минуты перед смертью Джейсон Бефорт вынужден был смотреть, как подонки насилуют девушку, которую он любил.
   Моррис не упомянул, что все жертвы были белыми, а убийцы - чернокожими. Сложись все наоборот, это преступление наверняка стало бы преступлением десятилетия. А так... Ни единого слова по телевидению, ни единой заметки в центральной прессе. В самом деле, зачем? “Это преступление не укладывалось в политкорректную мелодраму, в которой черным отведена роль жертв, а белые всегда угнетают”,- пишет обозреватель Дэвид Горовиц38.
   Как представляется, мистер Горовиц прав. Согласно “Перечню основных культурных показателей” 1999 года, афроамериканцы, составляющие всего 13 процентов от населения страны, несли ответственность за 42 процента тяжких преступлений и за пятьдесят с лишним процентов убийств на территории США39. А статистика межрасовых преступлений дает еще более жуткую картину.
   В 1990 году профессор Уильям Уилбэнкс из Департамента криминальной юстиции в Международном университете штата Флорида провел анализ преступлений, совершенных чернокожими. Поводом к этому исследованию послужила развернутая в прессе кампания за сокращение преступлений черных против черных - как будто преступления черных против белых не заслуживали внимания властей. Изучив отчет Министерства юстиции от 1987 года, Уилбэнкс получил следующие данные:

   Когда профессор Уилбэнкс обнародовал эти шокирующие цифры, ответом ему были не возражения, не опровержения, не возмущение - его публикации никто словно и не заметил. Десять лет спустя, в 1999 году, газета “Вашингтон Таймс” опубликовала отчет об исследования по межрасовым преступлениям, выполненный фондом “Нью Сенчури”, который опирался на доклад Министерства юстиции от 1994 года. Исследования фонда подтвердили выкладки Уилбэнкса:    Исследование фонда также показало, что американцы азиатского происхождения менее всего склонны к насилию: они совершают тяжкие преступления вполовину меньше белых американцев.
   Эти цифры наверняка покажутся крайне несправедливыми десяткам миллионов законопослушных афро-американцев. Однако они обнажают главную проблему культурной революции: рассуждения о постоянном риске, которому якобы подвергается в Америке со стороны белого большинства чернокожее население, представляют собой хорошо продуманную ложь! Именно в местах проживания национальных меньшинств выше всего уровень преступности, именно оттуда проникают в наше общество межрасовые преступления. Самообманом и ложью мы ничего не исправим.
   То же, судя по всему, верно и в отношении Великобритании. Анализируя цифры в отчете Министерства внутренних дел по статистике криминальных явлений, обозреватель Джон Вудс выяснил, что из общего числа “расово мотивированных” преступлений в 1995 году 143000 были совершены белыми против меньшинств и 238 000 - меньшинствами против белых42.
   “Если национальные меньшинства составляют менее шести процентов от населения Соединенного Королевства,- заключает Вудс,- но при этом совершают 238 000 расовых преступлений в год, а белые - 94 процента населения - совершают 143 000 таких преступлений в год, отсюда следует, что национальные меньшинства совершают расовых преступлений в двадцать пять раз больше, чем белые”.
   Председателем фонда “Нью Сенчури” является Джаред Тейлор, автор книги: “Дорога, вымощенная благими намерениями: кризис сосуществования рас в современной Америке”, весьма противоречивая фигура в дискуссии о межрасовых преступлениях. Однако данные фонда основываются на отчетах Министерства юстиции и почти не отличаются от данных Уилбэнкса и Вудса. Все эти исследования, кстати, ожидала схожая судьба - их попросту проигнорировали.
   Когда корреспондент “Вашингтон Таймс” попросил Моргана Рейнолдса, директора Центра криминальных исследований при Национальном центре криминальной статистики в Далласе, прокомментировать данные фонда, мистер Рейнолдс лишь пожал плечами: “Большинство белых предпочитают не замечать этих цифр, так .безопаснее... Сами по себе эти цифры ничуть не удивительны для любого, кто изучал историю межрасовых преступлений, но они лишены политкорректности”43. Юрист Джеймс Уилсон заметил, что “национальные аспекты” преступности - тема слишком щекотливая, чтобы обсуждать ее на публике44. Однако если цифры верны, откуда тогда вообще взялись своды “преступлений ненависти?

   Преступление есть преступление, оно подлежит наказанию, вне зависимости от этнической принадлежности или цвета кожи совершившего его лица. Справедливость должна быть равнодушной к цвету кожи. Однако кампания за выделение “преступлений ненависти” в отдельную категорию противоправных деяний не имеет ничего общего со справедливостью, зато очень много - с идеологией. Наша культурная элита жаждет, чтобы американцы воспринимали свою страну как прибежище расизма, нуждающееся в коренном обновлении, как территорию, где хозяйничают и совершают преступления исключительно белые мужчины. А правда, разумеется, не имеет ни малейшего значения: если убийство тринадцатилетнего подростка, жуткая смерть шестилетнего мальчика или зверства в Уичите не вписываются в общую картину, а то и противоречат ей, о них нужно просто забыть.
   В катехизисе революции ни одно из совершенных садистом Джоном Уэйном Гэйси тридцати убийств молодых людей не подпадает под категорию “преступлений ненависти”, но если бы самого Гэйси убили возле бара для гомосексуалистов за приставания к кому-либо из клиентов, это было бы совсем другое дело. К числу “преступлений ненависти” обычно относят убийство доктора Кинга, поскольку убийца, Джеймс Эрл Рэй, ненавидел мистера Кинга именно за цвет его кожи; но вот убийства Джона Ф. Кеннеди прокубинским экстремистом и Роберта Кеннеди - палестинским террористом такими преступлениями никак не являются.
   Как месса, это бесконечное возобновление Тайной Вечери, есть католическое таинство и священнодействие, так непрестанные повторения “живописных” подробностей “преступлений ненависти” есть своего рода жертвоприношение новой вере. У “архетипического преступления ненависти” всегда один и тот же сюжет, один и тот же герой, злодей и жертва: сторонники прогресса защищают угнетаемые национальные меньшинства от белых изуверов. Масс-медиа, эта пропагандистская длань революции, ведут непрерывный поиск все новых “преступлений ненависти”. И каждое новооткрытое преступление подтверждает основополагающий тезис: Америка - страна гомофобов и расистов. Повторяя слова миссис Зонтаг, белая раса - рак на теле человечества.
   Но каким образом эта новая религия сумела завладеть Америкой, еще вчера христианской и консервативной? Откуда, с чего - или с кого - все началось?

 


4. ОНИ СОВЕРШИЛИ РЕВОЛЮЦИЮ

Кто освободит нас от ярма западной цивилизации?1

Дьердь Лукач, теоретик- марксист


   По-настоящему эффективным тоталитарным
государством станет то, в котором всемогущие
политические боссы во главе армии
менеджеров встанут над рабами, не желающими свободы,
поскольку им нравится прислуживать2.

Олдос Хаксли. О дивный новый мир!

   Начала революции, потрясшей самые основы американской демократии, следует искать не в 1960-х годах, а скорее в августе 1914 года, когда разразилась Первая Мировая война; по словам Жака Барзуна, “именно этот удар направил наш мир на курс к самоуничтожению”.
   4 августа 1914 года социал-демократы в немецком рейхстаге, все до единого, проголосовали за выделение военных кредитов правительству, тем самым примкнув к патриотической оргии, возникшей с вторжением армии рейха в Бельгию.. Марксисты были, как говорится, вне себя от радости: столь давно ожидаемая паневропейская война наконец-то началась. “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!” - провозгласил Маркс в своем “Коммунистическом манифесте”. Для марксистов война была событием, которое непременно объединит пролетариев всей Европы и заставит их сражаться с буржуазией, а не с коллегами-пролетариями из других государств. Однако этого не случилось. Крупнейшая социалистическая партия Европы в одночасье превратилась в партию войны, а пролетарии взялись за оружие и отправились защищать ненавистную марксистам национальную буржуазию. Как писала Барбара Такман:

    Марксистов выставили на посмешище.
    Да, впереди были все ужасы войны на Западном фронте. Но даже Ипр, Пашендейл и Сомма, где на крохотных клочках земли погибли сотни тысяч английских солдат, не заставили восстать пролетариат страны первой промышленной революции. Точно так же на патриотизм немецкого и французского пролетариата не оказал влияния Верден. Мятеж 1917 года во французских войсках был мгновенно подавлен. Настоящая угроза проявилась лишь к концу войны.
    После октябрьского переворота в России попытки коммунистических бунтов были предприняты в Будапеште, Мюнхене и Берлине. Немецкие ветераны без труда растоптали Баварскую республику; Розу Люксембург, возглавлявшую восстание “Спартака”, и Карла Либкнехта в Берлине застрелили fгеiкоrрs. В Будапеште режим Белы Куна продержался у власти несколько месяцев. Оказалось, что пролетариат не спешит поддерживать революцию, затеянную от его имени.
    Троцкий решил, что русская революция должна распространяться по миру на штыках Красной армии. Он вторгся в Польшу, но у Вислы был остановлен польскими патриотами во главе с маршалом Пилсудским. Время показало, что все предсказания марксистов не выдержали поверки реальностью: их время пришло - и ушло. Западные рабочие, тот самый мифический пролетариат, отказались играть написанную для них революционерами роль. В чем же заключалась ошибка Маркса?
   Двое современных последователей Маркса выдвигают следующую теорию. Да, Маркс ошибался: капитализм отнюдь не ведет к обнищанию пролетариата. Наоборот, рабочий класс становится все более зажиточным, а к революции не примкнул потому, что души людей были отравлены двухтысячелетней проповедью христианства, заслонившей от западного пролетариата его истинные классовые интересы. До тех пор пока в душе человека западного будут “гнездиться” христианство и западная культура (в совокупности представляющие собой иммунную систему капиталистического организма),- до тех пор марксизм на Западе не приживется и революцию неизменно будут предавать те самые рабочие, на благо которых она и совершалась. Если воспользоваться библейскими аналогиями, Марксово слово, это зерно революции, упало на каменистую христианскую почву - и не смогло прорасти. Рассуждая об интересах пролетариата, марксисты поставили не на ту лошадь.
   Первым из этих последователей Маркса был венгр Дьердь Лукач, агент Коминтерна, автор книги “История и классовое сознание”, которая поставила его в один ряде Марксом. “Я считал революционное уничтожение общества единственно возможным и верным способом действий,- писал Лукач.- Всемирное изменение человеческих ценностей не могло произойти без уничтожения ценностей прежнего мира и без создания новых, революционных ценностей”4. Как заместитель народного комиссара по культуре в правительстве Белы Куна Лукач на практике применял свои “демонические” воззрения, и его методы впоследствии получили прозвище “культурный терроризм”.
   Частично этот “терроризм” заключался во введении в школьную программу радикального курса сексуального воспитания. Детей учили свободной любви и сексуальной вседозволенности, внушали им мысли об отмирании прежних норм поведения и института моногамной семьи как такового, а также о “незаконности” религии, лишающей человека всех чувственных удовольствий. Причем к неповиновению “сексуальным предрассудкам” того времени призывали как мальчиков, так и девочек, как юношей, так и девушек5.
   Предложение Лукача о пропаганде “распущенности” среди женщин и детей было направлено на уничтожение семьи - основы западной и христианской культур. Через пятьдесят лет после того, как Лукач бежал из Венгрии, его идеи были с восторгом подхвачены бэби-буммерами эпохи сексуальной революции.

***

   Вторым из упоминавшихся выше последователей Маркса был Антонио Грамши, итальянский коммунист, которого в последнее время все чаще и чаще называют Крупнейшим марксистским стратегом двадцатого столетия. После марша Муссолини на Рим в 1922 году Грамши бежал в Россию. Правда, в отличие от “полезных идиотов” и “инфантильных левых” ленинского призыва - например, американского писателя Линкольна Стеффенса, заявлявшего: “Я был в будущем! Все получилось!”, - Грамши не поддался иллюзиям и почти сразу заметил, что большевистский рай на земле никак не строится. Режим большевиков мог добиться повиновения граждан только через террор. И Грамши сделал разумный вывод: значит, ленинизм не смог победить. Русские не то что не приняли новую власть - они ее ненавидели. Земля, вера, семья, иконы и само понятие о “матушке-России” значили для русских куда больше, нежели международная солидарность трудящихся. Новая власть обманывала сама себя. Русские нисколько не изменились после революции. Они подчинялись лишь потому, что неповиновение означало полночный стук в дверь и пулю в спину в подвалах Лубянки. Даже свергнутый царь вызывал у народа больше сочувствия, нежели большевики с их идеями.
   Грамши предположил, что причиной тому - христианские воззрения, “препятствующие” русским людям усвоить коммунистические идеалы. “Цивилизованный мир почти 2000 лет пребывал под игом христианства,- писал Грамши,- так что режим, основанный на иудео-христианских верованиях, нельзя уничтожить, не искоренив эти верования”6. Следовательно, если христианство является щитом Запада, то, чтобы покорить Запад, марксисты должны сначала его дехристианизировать.
   Утративший иллюзии, напуганный Сталиным, который возглавил Россию после смерти Ленина и который не терпел независимых мыслителей, Грамши вернулся в Италию, намереваясь встать во главе итальянской компартии. Но у Муссолини были другие планы. Он арестовал Грамши и продержал того в тюрьме до 1937 года, причем заключенный едва не скончался от туберкулеза;
   вскоре после освобождения Грамши умер в возрасте сорока шести лет. В “Тюремных записках” присутствует план заведомо успешной марксистской революции на Западе. И поневоле складывается ощущение, что наша культурная революция делалась по “рецепту” Грамши. “На востоке,- писал он, имея в виду Россию,- государство является всем, гражданское общество находится в зачаточном состоянии...

   “...на Западе же имеются надлежащие, развитые отношения между государством и гражданским обществом, поэтому, когда государство теряет силу, сразу становится видна незыблемая основа гражданского общества. Государство на Западе есть не более чем внешний ров, за которым возвышается окруженная могучими стенами крепость”7.    Вместо того чтобы захватывать власть и насаждать культурную революцию сверху, полагал Грамши, западным марксистам следует перво-наперво изменить культуру - и тогда власть сама упадет к ним в руки, как перезрелый плод. Однако смена культурного пласта потребует “упорного сражения” за овладение средствами массовой информации - газетами, журналами, кинематографом, радио, а также театрами, школами, семинариями, равно как и подчинения себе искусства. Их надлежит завоевывать постепенно, почти исподволь, и потихоньку превращать в инструменты революции. И со Временем общество не только поймет, но и признает революционные идеалы.
   Грамши советовал коллегам-марксистам объединяться с западными интеллектуалами, отрицающими Христианство и буржуазную культуру и имеющими влияние на умы молодежи. “Все дело в культуре, глупцы!” Поскольку именно западная культура породила и подписывает капитализм, ее необходимо “преобразовать” - И тогда общественный строй рухнет под собственным весом. На обложке бестселлера 1970 года “Озеленение Америки”, этого манифеста контркультуры, его автор Чарльз Райх словно цитирует Грамши:    “Грядет революция! Она будет отличаться от всех революций прошлого. Она обратится к человеку, а не к классам, и затронет культуру, а изменение политической структуры произойдет лишь на последней стадии. Она не нуждается в насилии для своего успеха, и подавить ее насилием также не удастся. Она распространяется с удивительной скоростью, и уже наши законы, наши институты и социальная структура меняются под ее влиянием... Такова революция нового поколения!”8    Итак, рассуждения Грамши о возможности революции на Западе оказались пророческими. Ленинский режим держал мир в страхе на протяжении семидесяти лет, однако в исторической перспективе русская революция потерпела поражение - и режим рухнул, причем коммунистическая партия Ленина-Сталина фактически вернулась к истоку: она вновь превратилась в горстку политических авантюристов-конспираторов, которые за марксистской риторикой прячут претензии на абсолютную власть. Ленинский режим скончался и был похоронен без сожалений. А вот революция Грамши набирает обороты и находит себе все новых адептов.

_______________ФРАНКФУРТСКАЯ ШКОЛА ПРИХОДИТ В АМЕРИКУ

   В 1923 году Лукач и несколько членов германской компартии основали во Франкфуртском университете Институт марксизма, смоделированный по образу и подобию Института Маркса и Энгельса в Москве. По зрелом размышлении они дали своему детищу менее вызывающее название - Институт социальных исследований. В скором времени этому институту суждено было стать известным под названием Франкфуртская школа.
   В 1930 году бывший марскист и поклонник маркиза де Сада Макс Хоркхаймер стал директором института. Он также пришел к убеждению, что теория Маркса ошибочна. Пролетариат не в состоянии выполнить роль авангарда революции. Ведь западные пролетарии постепенно превращаются в средний класс, в тех самых презираемых буржуа. Они предают марксистов - которых, кстати сказать, ничуть не удивили бы волнения на Уолл-стрит в мае 1970 года, когда радикалов и студентов, протестовавших против решения администрации Никсона о вторжении в Камбоджу, побили рабочие из строительного профсоюза Пита Бреннана (последнего Никсон вскоре назначил своим советником по труду).
   Под началом Хоркхаймера Франкфуртская школа принялась “переводить” марксистскую теорию в культурные термины. Старые пособия по классовой борьбе были выброшены, как ненужная рухлядь, им на смену пришли новые. Для ранних марксистов врагом был капитализм, для марксистов же новых врагом стала западная культура. Ранние марксисты видели путь к власти в насильственном свержении правящей структуры, как это произошло в Париже в 1789 году и в Санкт-Петербурге в 1917 году. Новые марксисты рассчитывали добиться своего, не прибегая к насилию, через десятилетия кропотливого труда. Победа станет возможной, лишь когда в душе западного человека не останется и малой толики христианства. А это произойдет, лишь когда новый марксизм завладеет всеми средствами массовой информации и общественными институтами. Достаточно захватить “крепость с могучими стенами” - и государство, “внешний ров”, по выражению Грамши, падет без боя.
   Впрочем, и ранние, и новые марксисты разделяли общий взгляд на мораль: все, что на пользу революции,- морально и этично; все, что против оной,- подлежит искоренению. Как пишет исследователь из Гуд-зоновского института Джон Фонте, Грамши верил:

   “...в абсолютный историзм, то есть в то, что все моральные воззрения и ценности, все мерки, стандарты и сама человеческая природа есть порождения конкретных исторических эпох. Не существует абсолютных стандартов, которые были бы верны для всех людей вне пределов какого бы то ни было исторического общества; мораль - социально сконструированное понятие”9.    Когда Рональд Рейган сделал свое знаменитое заявление - что Советы оставляют за собой право лгать, воровать и жульничать,- он обнажил истину, с которой не станет спорить ни один честный марксист; а между прочим, в свое время фраза Рейгана едва не привела к нервному срыву у части работников Государственного департамента10.

***

   Приблизительно в то же время музыкальный критик Теодор Адорно, психолог Эрих Фромм и социолог Вильгельм Райх присоединились к Франкфуртской школе. Однако в 1933 году в их работу безжалостно вмешалась история. К власти в Берлине пришел Адольф Гитлер; поскольку светила Франкфуртской школы в большинстве своем были евреями и марксистами, в Третьем рейха для них места не нашлось. Франкфуртцы “упаковали свою идеологию” и бежали в Америку. Вместе с профессорами Европу покинул и студент-выпускник Герберт Маркузе. При содействии Колумбийского университета беглецы обосновались в Нью-Йорке и стали прилагать свои таланты и силы к подрыву культуры страны, которая дала им приют.
   Среди тех новых вооружений, которые разработала Франкфуртская школа, была и так называемая критическая теория. Само название звучит вполне цивилизованно, однако под ним скрывается деятельность, не имеющая ничего общего с устоями нашей цивилизации. Один из адептов этой теории определил ее как “обоснованную критику всех без исключения элементов западной культуры, в том числе христианства, капитализма, авторитета семьи, патриархата, иерархической структуры, традиции, сексуальных ограничений, верности, патриотизма, национализма, этноцентризма, конформизма и консерватизма”11.
   Используя критическую теорию, к примеру, марксисты не устают обвинять Запад в геноциде против всех цивилизаций и культур, с какими мы только сталкивались на протяжении истории. Согласно критической теории, западные общества - “скопища” расизма, шовинизма, национализма, ксенофобии, гомофобии, антисемитизма, нацизма и фашизма. По той же теории, преступления Запада вытекают из характера западного общества, сформированного в пространстве христианства. Современный пример- “политика атаки”, когда “суррогаты” и “лекаря” занимаются не тем, что защищают своего кандидата, но тем, что нападают на кандидатов-противников. Другой пример использования критической теории - бесконечные обвинения папы Пия Двенадцатого в пособничестве Холокосту; и не важно, что десятки томов документальных материалов опровергают эти обвинения!
   Критическая теория со временем порождает “культурный пессимизм”, ощущение чужеродности, безнадежность и отчаяние, когда люди, пускай даже свободные и преуспевающие, начинают воспринимать свою страну как угнетателя, как общество, не заслуживающее любви и верности. Новые марксисты считают культурный пессимизм необходимым предварительным условием революционных перемен.
   Под влиянием критической теории многие представители поколения шестидесятых - самого привилегированного поколения в истории - убедили себя, что они живут в аду. В книге “Озеленение Америки”, очаровавшей (перечислим лишь некоторых) сенатора Макговерна, судью Дугласа и газету “Вашингтон Пост”, Чарльз Райх говорит об “атмосфере насилия” в американских школах12. Это было сказано за тридцать лет до Колумбайна. причем Райх не имел в виду ножи и пистолеты:

   “Бегство от свободы” Эриха Фромма и “Психология масс и фашизм” и “Сексуальная революция” Вильгельма Райха также суть порождения критической теории. Однако самой влиятельной из всех книг Франкфуртской школы оказалась “Авторитарная личность” Адор-но. Это своего рода священный текст франкфуртцев, в котором экономический детерминизм Карла Маркса уступает место детерминизму культурному. Если в семье христианской и сугубо капиталистической главенствует авторитарный отец, с большой долей вероятности можно предположить, что дети вырастут расистами и фашистами. Чарльз Сайке, старший научный сотрудник Висконсинского центра политических исследований, описывает эту книгу как “бескомпромиссный приговор буржуазной цивилизации, при том что воззрения, ранее считавшиеся не более чем старомодными, ныне, по этой книге, признаются фашистскими и недостойными психически здорового человека”14.
   Если Маркс криминализировал капиталистов, то Франкфуртская школа криминализировала средний класс. При этом как-то забылось, что именно средний класс создал демократическое общество, что Британия, страна среднего класса, сражалась с Гитлером, когда приятели франкфуртцев в Москве заигрывали с ним, что Америка, еще одна страна среднего класса, приютила Адорно и других бежавших от нацистов. Правда не имела значения, поскольку не соответствовала новой марксистской идеологии.
   Обнаружив зародыш фашизма в патриархальной семье, Адорно затем отыскал и место обитания этого зародыша - традиционную культуру: “Хорошо известно, что подверженность фашистским идеям наиболее характерна для представителей среднего класса, что она коренится в культуре, следовательно, те, кто наиболее привержен этой культуре, оказываются наиболее уязвимыми...”15
   Эдмунд Берк написал однажды: “Я никогда не сумею выдвинуть обвинение против целого народа”16. Адорно и другие франкфуртцы не испытывали, вероятно, тех чувств, которые заставили английского философа написать такие слова. Они постулировали, что люди, воспитывавшиеся в семьях, где главным был отец (“упертый патриот и приверженец старомодной религии”), могут и должны считаться потенциальными расистами и фашистами. А поскольку консервативная христианская культура, как доказано, порождает фашизм, значит, за ней следует пристально наблюдать - для ; своевременного вмешательства.
    Идеи франкфуртцев были подхвачены и растиражированы левыми. В середине 1960-х годов кличкой “фашист” наделяли всех, кто смел возражать или хотя бы осторожно высказывался против университетской революции. Бэби-буммеры, сами того не подозревая, следовали линии Коммунистической партии СССР, сформулированной в Москве в 1943 году:    “Члены партии и кандидаты в члены партии должны неустанно бороться с нашими критиками, компрометировать их высказывания и действия. Когда же противники становятся слишком настойчивыми, следует клеймить их как фашистов, нацистов и антисемитов... При множественном повторении подобные обвинения неминуемо отложатся в сознании народных масс”17.    С 1960-х годов обвинение противника в слабоумии и других малоприятных вещах сделалось наиболее эффективным оружием левых. Вот “тайная формула” успеха, изложенная психологом Томасом Шашем: “Если нужно отвлечь внимание публики от деятельности противника, назовите его умственно отсталым”18. За всем стоит политика... Наше больное общество нуждается в терапии, которая исцелила бы его от предрассудков. Оценивая подготовленные Франкфуртской школой “Исследования предрассудков” - из которых наиболее известна, разумеется, “Авторитарная личность”,- Кристофер Лэш писал:    “Статьи данного сборника приводят читателя к ошибочному мнению, будто предрассудок - психическое расстройство, коренящееся в структуре "авторитарной" личности,- может быть устранен лишь через прохождение американцами чего-то наподобие коллективной психотерапии, то есть через обращение с ними как с пациентами больницы для умалишенных”19.    Таково “терапевтическое государство” - общество, в котором грех называют болезнью, преступление становится антиобщественным поведением, а психоаналитик становится популярнее священника. Если фашизм, как утверждал Адорно, внедрен в культуру, тогда все мы, воспитанные в 1940-е и 1950-е годы в этой стране, нуждаемся в лечении, которое откроет нам глаза на все предрассудки и обманы, окружавшие нас с рождения.

   Еще одним достижением Хоркхаймера и Адорно был тезис о том, что дорога к культурной гегемонии лежит через психологическую обработку, а не через философский диспут. Американских детей следует приучать в школе к мысли, что их родители - расисты, шовинисты и го-мофобы и что им необходима новая мораль. Сама Франкфуртская школа20 остается почти неизвестной большинству американцев, однако ее идеи широко распространялись по педагогическим колледжам в 1940-х и 1950-х годах.
   Школа открыто заявляет: важно не то, какими знаниями дети овладеют, а то, усвоят ли они “правильное” отношение к жизни. Аллан Блум написал в “Помрачении американского сознания”, что американские выпускники школ - самые необразованные выпускники в мире: у них едва ли не самые низкие в мире оценки на экзаменах, зато обостренное отношение к общественным проблемам - например, к проблеме защиты окружающей среды. Эти слова лишний раз подтверждают, что идеи Франкфуртской школы привились на нашей почве. Родители считают современные школьные занятия пустой тратой времени и денег, но для франкфуртцев эти школы - “маяки культуры”, поскольку дети выходят откуда, не обремененные ненужными знаниями, зато обладающие “правильным” отношением к жизни. Поступив в колледж, эти дети получат дополнительную “ориентацию”, окончательно усвоят новые ценности, если можно так выразиться, сроднятся с ними.
   Насколько успешной оказалась культурная революция в искоренении прежних ценностей и насаждении новых? После Перл-Харбора множество молодых людей выстроились в очередях к призывным пунктам, причем рядом стояли студенты и сыновья фермеров. Однако после трагических событий во Всемирном торговом центре - прежде чем хотя бы один американский солдат вступил в бой, прежде чем по террористам была выпущена хоть одна ракета - в университетских кампусах начались антивоенные выступления.
   Впрочем, важность школ в обработке нового поколения достаточно быстро сошла на “нет” благодаря средствам массовой информации, прежде всего телевидению и кинематографу. Вот что пишет Уильям Линд, директор Центра культурного консерватизма при фонде “Свободный конгресс”:

   “Индустрия развлечений... полностью проглотила идеологию марксистской культуры и проповедует ее, не только впрямую, но и иносказаниями: сильные женщины побеждают слабых мужчин, дети оказываются мудрее родителей, честные прихожане разоблачают вороватых священников, черные аристократы справляются с насилием в районах белой бедноты, гомосексуалистов принимают в лучших домах... Это все сказки, извращения реальности, однако масс-медиа делают из сказок быль, превращают их в реальность более явную, нежели мир за окном...”21    Чтобы оценить, насколько культурная революция изменила наше мышление, веру и общественные ценности, давайте сравним фильм 1930-х годов - например, “На набережной”, “Полдень” или “Шейн” - с любым современным фильмом. Разница заметна невооруженным глазом! На церемонии присуждения наград Американской киноакадемии лучшими фильмами 2000 года были признаны “Красота по-американски” и “Правила виноделов”.
   “Красота по-американски”, с Кевином Спейси в главной роли, изображает смертельно скучную жизнь в американском пригороде. Злодей - бывший морской пехотинец, подавляющий гомосексуальные желания, коллекционирующий инсигнии нацистов и мало-помалу превращающийся в маньяка... В “Правилах виноделов” Майкл Кейн играет добренького подпольного акушера, который противостоит погрязшей во лжи американской глубинке. Масс-медиа Америки превратились в осадные орудия в войне культур и в самое надежное средство оболванивания молодых.
   В 1950-е годы Франкфуртской школе недоставало человека, способного популяризовать идеи, заключенные в тягучих рассуждениях Хоркхаймера и Адорно. И тут очень кстати появился Герберт Маркузе, отставной офицер, профессор философии, который стремился из человека слова стать человеком революционного дела. Маркузе дал ответ на вопрос Хоркхаймера, кто сыграет роль пролетариата в грядущей культурной революции.
   По мнению Маркузе, кандидатов несколько: радикальные молодежные группировки, феминистки, черные, гомосексуалисты, маргиналы, революционеры из стран третьего мира и прочие “жертвы” Запада. Таков новый пролетариат, которому предстоит свергнуть западную культуру. Помнится, уже Грамши включал маргинальные группы населения в число потенциальных участников революции: “имеются в виду не только угнетенные экономически, но также женщины, этнические меньшинства и многие преступники”22. Чарльз Райх вторит Грамши и Маркузе: “Один из способов ощутить себя чужим в старом обществе - это примкнуть к черным, к беднякам, к Бонни и Клайду, ко всем неудачникам этого мира”23. По случайному совпадению обстоятельств, в 1968 году на премию “Оскар” был номинирован фильм “Бонни и Клайд” - романтизированная история двух убийц, “неудачников” в терминологии Райха,- а Сирхан Сирхан и Джеймс Эрл Джонс обрели бессмертие через убийства Роберта Кеннеди и Мартина Лютера Кинга.
   В прошлом общественные устои подрывались словами и книгами, но Маркузе был уверен, что секс и наркотики - оружие куда более действенное. В книге “Эрос и цивилизация” он выдвинул знаменитый “принцип удовольствия”. Отринь прежний порядок и прежнюю культуру, предложил Маркузе (так называемое “великое отрицание”) - и тогда мы сможем создать мир “полиморфной перверсии”24. Когда в кампусы хлынули миллионы бэби-буммеров, час Маркузе настал. Студенты буквально
   проглатывали его книги, сам он превратился в культовую фигуру. Во время парижского восстания 1968 года студенты несли транспаранты с надписью: “Маркс, Мао и Маркузе”.
   “Занимайся любовью, а не войной”- этот лозунг выдвинул именно Маркузе. В “Одномерном человеке” он защищает образовательную диктатуру. В “Угнетающей толерантности” призывает к “либеральной терпимости”, которая означает “нетерпимость к правым движениям и терпимость к движениям левым”25. Начитавшись Маркузе, студенты шестидесятых освистывали апологетов американского военного присутствия во Вьетнаме и приветствовали радикалов с вьетконговскими флагами. В некоторых кампусах даже тех, чьи руки по локоть в крови, встречали радушнее, нежели консерваторов. Двойной стандарт, против которого выступали правые и который призывал карать правых за грехи, простительные левым, стал, по сути, зримым воплощением “угнетающей толерантности”. Маркузе не скрывал своих истинных целей; так, в “Плотоядном обществе” он писал:    “Можно и нужно говорить о культурной революции, поскольку протест направлен против культурного истеблишмента в целом... Это очевидно и не требует доказательств. Традиционное представление о революции и традиционная революционная стратегия остались в прошлом. Они устарели... Мы должны совершить размонтирование существующей системы”26.    Под “размонтированием” разумелось уничтожение знакомой нам Америки, не больше и не меньше. Подобно Грамши, Маркузе “перерос” Маркса. Прежнее представление о пролетариате, восстающем против капитализма, было отброшено за ненадобностью. Герберт Маркузе и его присные собирались покончить с прогнившей западной цивилизацией, захватив ее культурные институты и превратив последние в бастионы культурной революции. Роджер Кимболл, редактор журнала “Нью Крайтирион”,писал:    “В контексте западных обществ марш против истеблишмента означает - в терминологии Герберта Маркузе - "подрывную деятельность на своих рабочих местах". Именно этими средствами - не открытым противодействием, но конспирацией и подрывной деятельностью - должны восторжествовать и воплотиться контркультурные грезы радикалов вроде Маркузе”27.    Для новых марксистов не было цели важнее, чем уничтожение института семьи, которую они рассматривали как типичный пример диктатуры и как инкубатор шовинизма и социальной несправедливости.
   Впрочем, враждебность к институту семьи не была для марксизма абсолютно новой. Еще Маркс в “Немецкой идеологии” писал, что при патриархальном укладе мужчины воспринимали женщин и детей как свою собственность. В “Происхождении семьи, частной собственности и государства” Энгельс высказал типично феминистскую точку зрения: патриархальная семья испокон веку вела к дискриминации женщин. Эрих Фромм утверждал, что различия между полами не заложены в человеческой природе, они суть фикция, свойственная западной культуре. Между прочим, Фромма считают отцом современного феминизма. Для Вильгельма Райха “авторитарная семья есть авторитарное государство в миниатюре... Семейный империализм воспроизводит себя в империализме государственном”. Для Адорно патриархальная семья - колыбель фашизма.
   Дабы “обезглавить” патриархальную семью, то есть лишить отца семейства его главенствующей роли, Франкфуртская школа предложила ввести матриархат - когда главой семьи является женщина, а также выдвинула “андрогинную теорию”, по которой положение мужчины и женщины в семье основывается на принципе взаимозаменяемости. Женский бокс, женщины-солдаты, женщины-раввины и женщины-епископы, Бог-женщина. “Солдат Джейн” с Деми Мур, Сигурни Уивер, утешающая перепуганного десантника в “Чужих”, все прочие фильмы и шоу, изображающие женщин сильными и агрессивными, а мужчин - слабыми и уязвимыми,- все это доказывает успех теорий Франкфуртской школы и свидетельствует о победе спровоцированной ею очередной феминистской революции.
   Подобно Лукачу, Вильгельм Райх верил, что традиционную семью можно уничтожить через раннее сексуальное образование и революционную сексуальную политику. Введение в американских школах курса сексуального воспитания - прямой результат деятельности Лукача, Райха и Франкфуртской школы.

   Рассуждая о смерти Запада, мы должны рассматривать Франкфуртскую школу как главного обвиняемого в этом преступлении. Пропагандистские нападки на традиционную семью со временем привели к фактическому отмиранию этого общественного института. Традиционные семьи сегодня в США составляют не более четверти от общего числа проживающих вместе людей. А освобождение женщин от традиционных ролей жены и хозяйки, освобождение, за которое ратовали уже в начальных классах школы, привело к деградации этих ролей, этих типов поведения в американском обществе.
   Миллионы западных женщин ныне разделяют враждебность феминисток по отношению к бракуй материнству. Миллионы приняли феминистскую теорию и не собираются ни выходить замуж, ни рожать детей. Следование маркузианскому “принципу удовольствия” и прочим идеалам сексуальной революции означает полное пренебрежение браком. Как показывают уровень разводов и уровень рождаемости, даже заключенные браки ныне менее стабильны и менее “плодородны”, нежели прежде. В вымирающих европейских нациях, даже в тех странах, где сильны католические традиции, , почти все женщины пользуются противозачаточными средствами. Контрацепция, стерилизация, аборт, эвтаназия - вот те четыре всадника, предвестники “апокалипсиса культуры”, против которых выступит Господь в I: канун Страшного суда. Пилюли и презервативы стали серпом и молотом культурной революции.
   В 1950-х годах Хрущев грозил похоронить Америку - однако мы выстояли и сами его похоронили. Но, если западный человек не найдет способа остановить падение уровня рождаемости, культурный марксизм преуспеет там, где потерпел неудачу марксизм советский. В отчете 1998 года о депопуляции Европы Папский совет семьи увязывает в единое целое культурный пессимизм и снижение рождаемости:

   “Возвращение к прежней высокой рождаемости в тех странах, где сегодня она падает, возможно лишь при условии "перемены настроения", при переходе от "общенародного пессимизма" к такому состоянию сознания, которое было характерно для эпохи бэби-бума, то есть в годы восстановления общества после Второй Мировой войны”28.     Пока в Старом Свете не наблюдается и намека на подобную “перемену настроения”. И в том опять-таки заслуга теоретиков Франкфуртской школы, работы которых подорвали уважение к семье и способствовали распространению культурного пессимизма.
   Таким образом, горстка марксистов-ревизионистов сумела “исказить” американскую культуру и содействовала началу деконструкции нашего общества. На могиле архитектора Кристофера Рена29 написано: “Lесtоr, si monumenta requires, сirсumsрiсе”*. То же самое можно сказать и о Лукаче, Грамши, Адорно и Маркузе - тех четверых, кто организовал культурную революцию.

_____________

   * Читатель, если ищешь памятник, оглянись вокруг (лат.).- Прим. перев.

   За треть столетия, в течение которой контркультура стала доминирующей культурой, а доминирующая, по выражению Гертруды Химмельфарб, превратилась в “диссидентскую культуру”30, Америка превратилась в идеологизированное государство, в “мягкую тиранию”, насаждающую принципы новой ортодоксии не через армию и полицию, а через инквизиторов от масс-культуры. Проявления этого мы наблюдаем в требовании обязательного прохождения “курса сочувствия” для военных, бизнесменов и государственных чиновников. Включите телевизор - и вы увидите, что революционные ценности подмяли под себя все прочее, что в стране правит бал политкорректность, что выступления против культурной революции расцениваются как “речи ненависти”, а неуважение к новым догмам есть признак душевной болезни. Несколько лет назад кто-то охарактеризовал американские университеты как “острова тоталитаризма в море свободы”. Сегодня говорить о море свободы просто смешно. Эмили Дикинсон31 сказала однажды - о своем времени и о нашем тоже:

________
* Перевод Я. Фельдмана.

    Политкорректность есть воплощение на практике принципов культурного марксизма; она карает ослушников, как когда-то инквизиция карала религиозных еретиков, и восхваляет еретиков социальных. Зачисляя юих противников в “ожесточенных сердцем” и даже душевнобольных”, пишет журналист Питер Хитченс в книге “Уничтожение Британии”, новый режим пользуется методами печально известного института имени Сербского в СССР: эксперты этого института объявляли советских диссидентов наподобие Натана Щаранского невменяемыми, что давало повод властям запирать неугодных в психиатрических лечебницах32. То, что •американцы называют безличным словом “политкорректность”, на самом деле, утверждает Хитченс, есть самая интолерантная система воззрений на Британских островах со времен Реформации”33. То же верно и в отношении самих США.
   Всякий, кто осмеливается нарушать политкорректность, объявляется расистом. Всякий, кто полагает, что есть не женские профессии, например пилот военно-морской авиации, объявляется шовинистом. Если человек считает, что сегодняшний уровень иммиграции в США чересчур высок, его тут же клеймят как националиста или ксенофоба. В 1973 году Американскую психиатрическую ассоциацию обвинили в дискриминации сексуальных меньшинств, поскольку она внесла гомосексуализм в перечень заболеваний. А сегодня тому, кто станет утверждать подобное, грозит диагноз “гомофобия”.
   “Гомосексуальное влечение противоестественно”,- заявил папа Иоанн-Павел Второй, когда по Риму маршировали тысячи участников международного парада геев34. “Церковь не может молчать, ибо как иначе нам отделить добро от зла?”35 Это заявление главы Ватикана причисляет его и всех, кто прислушивается к его словам, к гомофобам. Клирик Пол Готтфрид называет подобные классификации “дегуманизацией общества”36.
   Слова - это оружие, заметил Оруэлл. Традиционалистам еще только предстоит найти эффективные меры противодействия словам. Ведь когда оппонента называют расистом или фашистом, уже нет необходимости опровергать его доводы. Он сам оказывается в положении обвиняемого и должен защищаться. В суде действует презумпция невиновности, а в обществе, когда речь заходит о расизме, шовинизме или гомофобия, налицо презумпция виновности. Следует доказывать, что ты невиновен в предъявленных тебе обвинениях.
   Оруэлл так часто слышал слово “фашист”, что даже предположил: если Джонс называет Смита фашистом, он всего лишь хочет сказать: “Я ненавижу Смита”. Однако произнеси Джонс эту фразу вслух, его упрекнут в не свойственной настоящему христианину нетерпимости. А называя Смита фашистом, он уже не должен объяснять, за что ненавидит Смита, или пытаться превзойти последнего в споре; своими словами он заставляет Смита оправдываться в том, что тот не является тайным поклонником Адольфа Гитлера. Да, Хьюи Лонг был прав: фашизм придет в Америку под личиной антифашизма37.

   Нельзя отрицать, что Лукач, Грамши, Адорно, Маркузе и Франкфуртская школа оказали огромное влияние на культурную и интеллектуальную историю Америки. В отличие от большевиков они не брали приступом Зимний дворец, не внедряли в общество свои идеи насилием и террором и не были гигантами мысли, наподобие Маркса, чтобы вызывать у простых людей чувство преклонения. Очень немногие американцы знают их по именам. Никто из них, даже Маркузе, не был ни апостолом Павлом, ни Лютером, ни кардиналом Уэсли. Бывшие марксисты, подвергшие ревизии учение Маркса, они оставались “плотью от плоти марксизма” и, находясь на Западе, рассуждали о том, каким образом следует организовать и совершить антизападную революцию. Их идеи восторжествовали. Американская элита, вряд ли представляющая себе, кто такие франкфуртцы, восприняла теории Франкфуртской школы на “ура”.
    Нынешние американцы и не подозревают, что эти ; идеи и теории были выпестованы в веймарской Германии или в Италии Муссолини и что за ними скрывается стремление подорвать нашу культуру и уничтожить нашу цивилизацию. И поневоле возникает вопрос: почему Америка 1960-х годов, будучи страной с богатым иудео-христианским наследием, историей, традициями, верованиями, приняла эту “тихую революцию”?
   Да, незначительная часть американской элиты, еще перед Великой Депрессии, а тем более - в те тяжелые годы, оказалась подверженной явлению, которое французский исследователь Жюльен Бенда окрестил “изменой интеллектуалов”38. Они презирали капиталистическую и христианскую Америку, в которой жили. Но почему идеи этих “предателей” прижились в американской глубинке? Чем они привлекли детей Золотого поколения, победившего Гитлера? И чем привлекают молодежь до сих пор? Неужели Америка шестидесятых столь отчаянно нуждалась в новой вере, новом образе жизни? Неужели стропила старого дома окончательно сгнили? Была ли революция неизбежной? Или молодые, как и большинство их наставников, просто-напросто устали от прежней морали и искали ей замену, а потому вспрыгнули на подножку первого же из проходивших мимо поездов?
   Разумеется, Франкфуртская школа далеко не единственная мечтала о социальной революции и содействовала ее скорому совершению. В 1930-х годах многие интеллектуалы размышляли о том же и делали схожие выводы. Вот цитата из ежегодника Национальной ассоциации образования за 1937 год:

   “Текущая капиталистическая, националистическая система школьного образования отменена в одной-единственной стране - России, что связано с произошедшей там революцией. Следовательно, вердикт истории однозначен: любые сколько-нибудь значительные перемены в обществе возможны лишь как результат революции”39.    Маргарет Санджер, основательница общества “Планирование семьи”, своим радикализмом далеко превосходила всех представителей Франкфуртской школы, вместе взятых; она в известной мере предвосхитила их идеи: “Контроль рождаемости радикалы всячески приветствуют, поскольку он способен подорвать влияние христианской церкви. Я с нетерпением ожидаю дня, когда человечество освободится от ярма христианства и капитализма”40.
   Захлестнула бы Америку революция 1960-х, не напиши Грамши своих “Тюремных записок”, не покидай Адорно и Маркузе Германию? Только ли в Лукаче, Грамши, Адорно и Маркузе корень всех зол, всех наших бед? Конечно вряд ли, но именно эти четверо разработали стратегию и тактику успешной марксистской революции на Западе; культура, которую они стремились подорвать, уже не является доминирующей ни в Америке, ни на Западе в целом. Эти четверо начали свою американскую карьеру изгнанниками, а завершат ее посмертно, быть может, победителями.
   Почему они преуспели? В шестидесятые годы произошло соединение четырех элементов, в результате чего критическая масса взорвалась, как устройство доктора Оппенгеймера в Аламогордо, штат Нью-Мексико.
    Первый фактор - “послание в бутылке”, как называли свои теории представители Франкфуртской школы. Их идеи постепенно получали распространение, одновременно с воззрениями тех американцев, которые отошли от христианства и капиталистической культуры и трудились над теорией низвержения этой культуры и уничтожения прежней Америки. Пестуемые на протяжении десятилетий, эти идеи начали “плодоносить” именно в шестидесятые годы двадцатого столетия.
   Второй фактор - появление в университетских кампусах США в 1964 году огромного количества молодых людей, не знавших бедности и военных тягот. Таким образом сложилась восприимчивая аудитория для “проращивания” зерен культурной революции. Беззаботные, самоуверенные, скучающие от безделья, непривычные к труду, эти молодые люди были готовы к мятежу. И подачками вроде денежных поощрений их было не успокоить.
   Как напоминает Роберт Нисбет, скука - “одно из наиболее влиятельных состояний”, определяющих и формирующих поведение человека41. Способов лечения скуки существует великое множество, среди них особенно выделяются секс, наркотики - и революции. В 1960-е годы те студенты, которых Арнольд Тойнби именовал “внутренним пролетариатом”, заскучавшие от учебы, объединились с преподавателями, уставшими от обучения,- и возникла легковоспламеняющаяся смесь.
   Третий фактор - телевидение, которое в шестидесятые годы уже могло донести настроения радикалов в кампусах и прочих потенциальных революционеров до теоретиков общественного возмущения. К тому времени телевидение успело переболеть “детскостью” пятидесятых с их Мэттом Диллоном; оно не только связывало революционеров и теоретиков между собой, но и внедряло в общественное сознание новые идеи через иную визуальную реальность.
   Наконец, четвертым фактором, безусловно, стал Вьетнам. Поколение Вудстока не желало иметь ничего общего с войной, которая подразумевала жертвоприношение, кровопролитие, быть может, смерть. Маркузе предложил молодым интеллектуальное прикрытие трусости, оправдание нерешительности, способ уклониться от призыва, “не поступаясь принципами” и ощущая собственное превосходство над теми, кто все-таки завербовался. Истинные герои этой войны, как заявили сенатор Фуллбрайт и мэр Нью-Йорка Джон Линдсей, жили в Канаде. Это заявление услышали и распространили члены Лиги плюща - и, разумеется, не они одни.
   Прежний американский истеблишмент был уничтожен вьетнамской войной - войной, которую начал либерализм и в которой он не смог победить,- и в глазах молодежи этот ниспровергнутый колосс утратил всякий авторитет. Контркультуре открылась дорога к вершинам власти; отсюда и избирательная кампания Макговерна в 1972 году. Среди наиболее рьяных энтузиастов той поры был и юный Билл Клинтон, краса и гордость поколения Вудстока...

   На основании всего сказанного выше очень хочется задать вопрос глобального свойства: неужели гибель основанной на религии культуры становится неизбежной, едва общество достигает изобилия? Когда нация преодолевает тяготы детства, метания юности и мучения зрелости и начинает вести жизнь, полную неги и роскоши, неужели она неизбежно заражается “болезнью души”, которая ведет к декадансу, упадку и гибели? “Америка - единственная страна, перешагнувшая от варварства к упадку, минуя цивилизованность”,- обронил Оскар Уайльд42. Неужели этот парадокс соответствует истине?
   Жак Барзун предполагает, что поколение шестидесятых просто-напросто пошло по стопам поколения двадцатых. Эпоха секса, выпивки и джаза трансформировалась. в эпоху секса, наркотиков и рок-н-ролла. Упадок немного задержали “сторонние вмешательства” - Великая Депрессия, Мировая война и холодная война. Когда рубеж 1950-х годов был преодолен, новое поколение начало с того самого места, где остановилось поколение “ревущих двадцатых”, уничтоженное рыночным кризисом 1929 года.
    Однако, даже если гедонизм шестидесятых есть наследие гедонизма эпохи бутлегерства, нельзя не учитывать вот какой особенности: поколение двадцатых не питало ненависти к Америке. Немногочисленные писатели “потерянного поколения” покинули страну, однако в большинстве своем мятежники вовсе не были революционерами. В конце концов, именно они поддерживали республиканцев на пике партийного успеха, избирая Хардинга, Кулиджа и Гувера. Интеллектуалы шестидесятых разительно отличались от своих предшественников. Как писал Эрик Хоффер: “Нигде более не найти такой всепоглощающей ненависти к своей стране у образованных людей, как в Америке”43.

   После падения советской империи журнал “Таймс” задался вопросом: а преуспеют ли теперь правые?44 Журнал процитировал высказывание одного консервативного политика: “Признак нашей грандиозной победы - отсутствие каких бы то ни было побудительных причин оставаться консерватором”45.
   “Ничто не могло быть дальше от истины,- возразил Джеймс Купер, редактор журнала “Эмерикен Артс Куо-терли”.- Главной побудительной причиной для консерваторов, да и для американцев в целом... было обстоятельство, о котором упомянул президент Рейган в своей прощальной речи... Это необходимость отвоевать у левых культуру...”46
   Большинство консерваторов сражалось в битвах холодной войны, а сравнительно малочисленный отряд удерживал “второй фронт” - то есть вел культурную войну. Купер умолял консерваторов продолжать эту войну и вспоминал об утраченных территориях:

   “Семьдесят лет назад итальянский марксист Антонио Грамши (1891-1937) заявил, что важнейшей задачей социалистов является “захват культуры”. К концу Второй Мировой войны либеральные левые завладели не только искусством, театром, литературой, музыкой и балетом, но и кинематографом, фотографией, образованием и средствами массовой информации.
   Через управление культурой левые навязывают обществу свою мораль. Более того, они теперь владеют “космологическим аппаратом”, через который большинство американцев вынуждено воспринимать события в мире и в стране.
   Космология левых зиждется на двух аксиомах: первая - во вселенной не существует абсолютных ценностей, нет единых стандартов красоты и уродства, добра и зла; вторая - в лишенной Бога вселенной левые выступают единственным судьей человеческих деяний”47.
   Консерваторы не обратили внимания на призыв Купера. Они бились против государственной поддержки здравоохранения, за NАFТА и ВТО. “Правые голосовали ногами”,- заметил Сэмюэл Липмен, издатель журнала “Нью Крайтирион”48. А Купер прибавил: “Консерваторы возвратились к добыванию денег и стратегии Е времен холодной войны, поправили портреты "ястребов" былого на стенах своих кабинетов - и благополучно забыли о войне культур. Они рассуждали приблизительно так: когда есть деньги, какое значение имеет культура?”49
    “Где кошелек человека, там и его сердце”. Сердца множества правых - в борьбе за предельные ставки налогов и отмену налога на прибыль. Никто не спорит, это важное дело. Но выиграет ли человек, обретший весь мир, зато потерявший собственную страну? Неужели вопрос об увеличении ВВП на 2, 3 и 4 процента важнее того, уцелеет или нет западная цивилизация, останемся ли мы, американцы, единой нацией перед Богом и людми? При падении рождаемости, открытости границ и триумфе антизападного мультикультурализма на повестку дня сегодня встает вопрос о выживании США как государства и о выживании западной цивилизации в целом... Слишком, слишком многие консерваторы, к сожалению, уже ушли в мир иной...
   Давайте попытаемся выяснить, что сулит погребальный поход Запада - не через несколько столетий, а уже в этом веке, не только детям наших детей, а поколению, подрастающему на наших глазах.

 

>>>>>